28 лет назад юноша по имени Туман приехал в Ленинград из далекого киргизского села, где у него остался отец, братья и сестры. Он не знал ни слова по-русски -- друзья написали записку для таксиста, которую сам Туман прочесть не мог. Таксист записку прочитал и отвез юношу в ПТУ, где учили на маляра...

Через год Туман Жумабаев поступил в училище имени Серова, а еще через три учился живописи в Академии художеств у Юрия Непринцева. Уже на третьем курсе его работы начали пользоваться спросом, их стали покупать.

-- Туман, вы хоть и выросли в степях, но, я заметила, любите писать море. Море у вас получается очень живое, движущееся, играющее. Как вам удается передать эту новорожденную свежесть, сиюминутное сияние, фактуру волн? Или тающую фактуру лепестков, дышащую кожицу листьев?

-- Я пишу кистью примерно тридцать процентов картины, а так люблю работать мастихином, пальцами, даже тряпкой.

-- Особенно удивительные у вас цветы. Год назад произвели фурор ваши маки. А мне вот нравятся розы...

-- А я очень люблю простые дачные цветы у метро покупать. Когда я приехал из Киргизии, меня восхитили ленинградские девушки, но я совсем не знал языка и не мог выразить свое восхищение словами. Единственное, что я мог -- это дарить им цветы. Часто дарить цветы не удавалось, они стояли у меня в комнате, увядали, и я их рисовал. В их красоте всегда есть грусть.

-- Вы реалист, академист, импрессионист?

-- Я между всем этим. От импрессионистов у меня светлая гамма, а экспрессионизм идет от силы впечатлений.

-- И сколько лет ушло у вас на то, чтобы почувствовать себя свободным в передаче впечатлений?

-- Я бы не сказал, что чувствую себя свободным. С годами, с ростом опыта почему-то все труднее и труднее передать свое стихийное ощущение. Нужно, чтобы чувство ушло в подсознание, чтобы не задумываться, где какой мазок сделать. И тут помогает академическая школа.

-- Еще вам удаются портреты, особенно детские.

-- В природе нет ничего более совершенного, чем дети.

-- Но вы ведь пишете не только детей?

-- Да, я с удовольствием пишу заказные портреты. Сейчас я пишу для Международного конкурса теноров памяти Лучано Паваротти, который проводится культурным центром Елены Образцовой.

-- Вы обычно пишете с натуры?

-- Ну, в наше время позировать -- это слишком большая роскошь. Но чтобы портрет удался, я слушаю музыку, смотрю записи на дисках. Передать внешнее сходство нетрудно, главное почувствовать что-то изнутри…

В 2004 году Туман Жумабаев со своим однокурсником-академистом Олегом Теняевым и художником Владимиром Кожевниковым поехали в Гурзуф, много писали с натуры море, розы, улочки крымских поселений. Решили выставить свои картины вместе. Кожевников придумал название выставки -- «Аргонавты». Так возникла новая группа художников, которые уже пять лет выставляются вместе.
Этой осенью у Тумана намечено три выставки сразу -- в Швейцарии, в Петербурге и в Москве. Он вообще много выставляется. В Иране, где нет традиции реалистической школы, зрители особенно были поражены увиденным: то ли не поняли, что на картинах изображено, то ли просто не поверили, что такое возможно… А вот во Вьетнаме бывшие выпускники российских академий художеств смотрели на работы Тумана с сожалением, так как сами они пошли в авангард и разучились академическим навыкам. В Шанхае он выставлялся вместе с китайским классиком Хэ Шуй Фа. Экспозиция была построена на контрасте: легкие акварельные мелкие цветы, нарисованные в традиционной манере Хэ Шуй Фа, и тоже легкие и живые, но фундаментально и мощно прописанные картины Жумабаева.

-- Я иногда завидую тому, как китайцы поглощают наше современное реалистическое искусство. Многие наши художники в Китае очень хорошо продаются. Там немало частных музеев и коллекционеров, которые собирают наше искусство пятидесятых годов. Сначала китайцы собирали информацию, учились, а сейчас Китай вырастил своих художников, работы которых продаются за миллионы долларов.

-- Трудно стать дорогим художником?

-- Не трудно. Поставьте цену миллион долларов... Но купят ли -- вот вопрос. Рынок всё определяет.

-- Ваши картины трудоемки?

-- Я могу работать по пятнадцать часов, когда удается. У меня есть плохая привычка -- переписывать работы после выставки. Понимаю, что порчу, но все равно в какой-то момент кажется, что сделаю лучше.
Туман в равной мере владеет тремя языками -- киргизским, английским и русским, а когда я спросила, на каком языке он думает, ответил, что мысль рождается сама по себе, а может и на трех языках сразу.

ТЕКСТ: ЖАННА КОЗЛОВА
источник: журнал "На Невском" #10 (141) 10/2008